jeff_kari | Тем, кто не уехал на Зилант (Reply)

Поднимаем настроение!

В закомах Родины я нашла старый-престарый текст под названием "Дневник археолога". Писался он в далеком 98 году, когда мы после первого курса съездили в археологическую экспедицию. Сейчас страшно вспомнить, но это была первая вразумительная самостоятельная поездка без опеки родственников. На целых две недели. Там я впервые познакомилась с палаткой и спальником. Училась готовить макароны с тушенкой, и вообще училась готовить. Копала, и даже не совсем безрезультатно. Познакомилась с seiann - Марина, помнишь палатку-читальню? Пережила массу чудесных и замечательных моментов. Я на всю жизнь осталась под впечатлением этой экспедиции, именно этого сезона - хотя потом неоднократно ездила еще. А по возвращении написала вот такой текст - очень гротескный, наивный и корявый, но для меня по-прежнему смешной. Не знаю, понравится ли вам - но если понравится, я выложу продолжение (ибо тут только первая глава, а их несколько). В общем, не судите строго :))

Кто-то сказал, что Иван Грозный взял Казань и построил в Москве Казанский вокзал. Проверили на собственном опыте: строили гораздо раньше. С трудом нашли свой поезд, потому что предприимчивое начальство вокзала вместо табличек повесило на поездах рекламу памперсов. Если бы кто-нибудь сказал мне раньше, что столько народу в 5 часов утра стремится попасть в Рязань, я бы засмеяла его. Теперь верю. Люди уложены вперемешку с вещами в 3 яруса. Нам повезло: с комфортом устроились в третьем. Правда, мешают дышать чьи-то сапоги. Хорошие сапоги, только что из болота. Поразмыслив, я их утрамбовала. Откуда-то снизу донесся слабый хрип протеста, в том смысле, что не соблаговолю ли я поменяться с ним (хрипом) местами, но я не обратила на него внимания, и тогда подали признаки жизни сапоги. Недолго думая, я положила на них - во избежание дальнейших протестов - машкин рюкзак. Сапоги затихли, но рюкзак закрывал обзор, и я утрамбовала его вслед за сапогами. Сапоги поднатужились и выкинули рюкзак обратно. Теперь запротестовала Машка, и пришлось успокаивать ее. В попеременном противоборстве с сапогами, рюкзаком и Машкой, которые в строгой очередности не давали мне заскучать, прошли все три часа поездки.

Рязань очень похожа на Москву, но вместо Московского Столичного банка - Рязанский Провинциальный, вместо памятника Пушкину - памятник Гагарину, а вместо компостеров - контролеры. Да, еще: вместо газмановской «Москва, звонят колокола» у них бэгэшный «Никита Рязанский», В поисках Торгового городка - нечто типа ВДНХ - обсуждали проблему связи Гагарина с Рязанью, но к определенному выводу так и не пришли. С трудом пробились сквозь стройные ряды бабушек и лиц кавказской национальности, пытавшихся всучить нам всякое барахло и хлам. Пришлось откупиться, приобретя резиновые прокладки для кранов. Добравшись без особых приключений до автобусной станции, мы с боем влезли в подарок судьбы марки «Икарус», который, после того, как его протолкали полдороги, со скрипом покатил в Спасск-Рязанский.

Наслаждаться проползающими со скоростью черепахи видами за давно не мытым окном мне мешала Машка, которая почему-то считала, что я обязана помочь ей в поединке с моей сумкой, упорно падавшей ей на голову. Я отказалась, возмутившись подобной несправедливостью, и Машка пристроила сумку над моей головой, откуда та немедленно упала на меня. В праведном гневе я запустила сумкой в Машку, а та вернула ее мне. Постепенно в борьбу включились все пассажиры автобуса, и даже водитель, болевший попеременно то за одну, то за другую группу, чтобы никому не было обидно, наклонял автобус то вправо, то влево и иногда неожиданно тормозил. Неизвестно, кто бы победил, но тут мы приехали. Пришлось признать дружескую ничью, хотя каждая из нас и по сей день уверена, что победа осталась за ней. Добрались мы практически без потерь, если не считать съестных припасов, которые кто-то под шумок вытащил из моей сумки, пока та порхала по автобусу, и я не имела возможности приглядывать за ней должным образом.

Поиски причала оказались делом нелегким, потому что местные жители тоже не знали, где он находится. Пришлось идти наудачу, используя в качестве ориентира душераздирающий скрежет и умопомрачительный аромат машинного масла. Катер, и по внешнему виду, и, главное, по характеру, - московский троллейбус на пенсии, по своей укоренившейся с годами привычке отчалил именно в тот момент, когда мы подошли к пристани. Зато нам встретился начальник экспедиции Чернецов, который с предельно невинным видом сообщил нам, что катер вернется только через три с половиной часа. Глаза у него при этом светились таким нескрываемым злорадством, что мы тут же начали подозревать, что он все это сам и подстроил. Тогда мы с воодушевлением, какого не могла бы вызвать и первомайская демонстрация, предложили ему разделить с нами тягостные часы ожидания, но он с выражением глубочайшего сожаления на светившемся радостью лице заявил, что ему, к сожалению, никак нельзя опаздывать - он идет смотреть в местном кинотеатре "Луч" захватывающий детектив под названием "Глаза в спальне". Отпустив начальника, не желая выслушивать дальнейшие издевательства, мы пристроились на пляже, пропахшем машинным маслом, ждать катера. В этот грустный момент за спиной у нас за спиной раздался голос: «Извините, пожалуйста, а вы, случайно, не археологи?»

Не найдя, что бы ответить на этот идиотский вопрос, мы просто кивнули и уставились на спрашивавшего. Им оказалась биолог из Питера по имени Настя, которую выперли из Переяславльской экспедиции за неимением жратвы. Теперь Настя ехала в Старую Рязань, потому что в Переяславле кто-то, имеющий зуб на Чернецова, сообщил ей, что там еще есть чем поживиться. Мы накормили ее и приняли в свою компанию, за что Настя немедленно прониклась к нам самой искренней благодарностью, на которую только была способна. В ближайшие три часа мы выяснили, что кроме потрясающей воображение способности поглощать пищу, она еще умеет настраивать гитару и рассказывать замечательные случаи из жизни биологов. В частности, выяснилось, что биологи тоже ездят в экспедиции, а пьют медузоевку и полиповку. Это разбавленный спирт, а называется он так потому, что выливается из бутылочек с полипами и медузами. Мы тут же прониклись уважением ко всем биологам на свете, и в этот момент мимо нас прошла бабуся, тащившая на себе своего пьяного деда и выговаривавшая ему: "Напился, как археолог!", - и Настя тоже прониклась уважением ко всем археологам в целом и к нам в частности.

Три часа пролетели незаметно, и, когда подошел катер, мы с удовольствием отметили, что он - последний, а Чернецов не явился. Впрочем, радость наша оказалась преждевременной, так как выяснилось, что в Спасске есть гостиница, а на другой берег ходит еще и паром, но, правда, до него долго чесать пешкодралом. На другом берегу нас встречали несколько человек. Правда, потом выяснилось, что ждали они не нас, а Чернецова, но, так как он не приехал, они с горя вызвались помочь нам тащить сумки, чем мы без промедления и воспользовались. Когда они поняли свой ошибку, мы убежали уже довольно далеко вперед и делали вид, что не слышим их криков.

Лагерь представлял из себя паутину растяжек, в которой, словно мухи, запутались палатки, а в центре всего этого безобразия, как довольный жизнью паук, торчал вагончик с прилепившейся к нему кухней. Позже мы узнали, что в вагончике обитает начальство. Все, кроме Чернецова, который живет в магазине. В магазине же находится и склад всяческого добра, нажитого за все время существования экспедиции, а Чернецов по странному стечению обстоятельств, получает еще и зарплату ночного сторожа. Студенты и аспиранты живут в армейских палатках, оставленных при отступлении немцами. Палатки называются десятиместными, но так как немцы, видимо, были маленькие, то в них (палатках) помещается по четыре русских студента или по два украинских. Еврейские аспиранты живут в индивидуальных палатках, забытых в 1237 году татаро-монголами. Палатки добротные, теплые и сохранились даже лучше немецких. Удобства на улице. Кустики (2 шт.) помечены соответственно буквами "эм" и "жо", а вокруг них натянута парусина неопределенного цвета, за что данное место прозвали "Белым домом". Пять умывальников, на первый взгляд крайне ненадежно прибитых к хлипкой на вид доске, на самом деле отодрать невозможно. Пробовали.

В той палатке, в которую нам, предварительно выяснив по паспорту национальность, велели заселиться, мы обнаружили смутно знакомую Дашу с музейки, чей-то кроссовок (один), муравьев (несколько) и торчащий из щита гвоздь. Все это, кроме гвоздя, нас на данный момент устраивало, и мы пошли добывать молоток. Тут нам пришлось непосредственно столкнуться с начальницей по имени Елена Владимировна, которая в юности работала учителем истории в женской колонии, а сейчас вот работает с нами, что, видимо, не потребовало от нее никаких затрат на переквалификацию. Елена Владимировна велела нам идти назад, и, пока мы терялись в догадках по поводу того, каким образом попадет к нам искомый молоток, она прислала нам не только его, но и Алека, которого мы тут же отослали обратно. Елена Владимировна, вернув его, популярно объяснила, что Алек должен забить гвоздь, а нам, слабым девушкам, этого делать не след. Мы стали сопротивляться, и Алек, про которого все забыли, грозным голосом вопросил: «Феминистки есть?!»,- на что мы не могли не ответить: "Есть!!!", - и прозвище "феминистки" прочно утвердилось за всеми четверыми. В конце концов совместными усилиями гвоздь был забит, и мы отправились гулять по лагерю.

Выяснилось, что обижаться нам не стоит, так как прозвища есть у каждой палатки, причем иногда самые неожиданные, но большей частью оправданные: "Малаховка-хутор" (у всех обитателей дачи в Малаховке), "Корякский АО" (главный заводила из обитавших там рязанских школьников носит неповторимо созвучную фамилию), "Скворечник" (стоит на склоне ближе всех к кладбищу) и т.п. Палатки были разбросаны в художественном беспорядке по чрезвычайно живописной местности, над которой господствовала церквушка XVII века, раньше служившая археологам складом и укрытием от дождя. На мой атеистический взгляд, тогда она приносила больше пользы, правда, она не потеряла своего значения и в наши дни: в жару под ней отдыхает весь лагерь, а приезжающие изредка свадьбы служат археологам не только развлечением, но и средством пропитания.

Кое-как отбившись от озверевших без новостей студентов, мы, взяв для меня по дороге в вагончике неподъемный на вид спальный мешок, пошли устраиваться на ночь. На практике выяснилось, что этот самый мешок, над которым весь вечер потешались мои соседки, оказался самым удобным и теплым, а подружки мои отчаянно замерзли. Кроме того, их угораздило послушаться Дашу, которая пошутила на счет того, что если ляжешь одетой - непременно замерзнешь. Кто никогда не видел спящего в спальном мешке человека, тот много потерял в жизни. Во-первых, надо видеть, как он туда упаковывается. Ладно еще если мешок на молнии, но если он на пуговицах, то зрелище это незабываемое. Пуговицы на мешке сделаны такие, чтобы доставить как можно больше хлопот его владельцу. Они длинные и узкие, что способствует выскальзыванию из петли, а кроме того, пришиты они на самых неожиданных расстояниях от края. Но это еще не самое главное: у мешка есть еще и капюшон на завязочках, и вся соль в том, что если застегнешься до конца, то не сможешь их завязать, а завязать их прежде, чем застегнуться, невозможно. Поэтому несколько раз застегнешь эти жуткие пуговицы, прежде чем найдешь тот предел, при котором можно завязать капюшон. Во-вторых, спать в мешке - целое искусство, причем из тех, которому научиться нельзя, с этим рождаются. В-третьих, необходимо запомнить, что сесть в спальном мешке нельзя. Того, кто попробует это сделать, ждет горькое разочарование. В этом плане спальный мешок непреклонен и в своем упрямстве непобедим. Ну а в-четвертых, просыпаясь, главное - не забыть, что ты в мешке. В общем, пока научишься, пройдет вечность и еще два дня. Разобравшись в основах обращения с этими продуктами цивилизации, мы уснули, не подозревая, что ждет нас на следующий день.

... А если вы считаете, что это можно показать другим людям, то можно выложить продолжение в Деканате.

Кариссима