Вспомним старое?

[jeff_kari]

Вот такие интересные рассказы можно было послушать в Старом Деканате:

Публий Овидий Назон.

У меня лежат недоваянными несколько лекций. О Карамзине, о Сковороде, об арабской поэзии... Но -
сердцу не прикажешь, а сердце мое по осени тянется в Рим...
В Москве внезапно наступила осень. Буквально за неделю листья пожелтели и посыпались, в воздухе образовалась прозрачность, а в душе - депра и пустота. И не могут заполнить ее ни буйные арабы, ни здравомыслящий и ученейший Карамзин.. Только античность - она проста и жестока, она радуется элементарным вещам, и горюет о них же, из нее мы выросли... В голове у меня вертятся строки Овидия:

Эти простертые под эриманфской медведицей земли
Не отпускают меня, стужею выжженный край.
Дальше Боспор, Танаис, киммерийской Скифии топи -
Еле знакомые нам хоть по названью места.
А уж за ними ничто - холод, мрак и безлюдье.
Боже, как близко пролег круга земного предел!..

Автор писал это, сидючи на территории современной Румынии. "Холод, мрак и безлюдье" - это про нас, про наши места. И правда холод. Еще пару месяцев - и стужа выжжет все на свете и останется один снег, и его жалобы станут опять восприниматься как свои:

Снега навалит, и он ни в дождь, ни на солнце не тает -
Оледенев на ветру вечным становится снег.
Первый растаять еще не успел - а новый уж выпал,
Часто во многих местах с прошлого года лежит...
...Сколько Борей ни шумит, ни трепещет бурно крылами,
Все же не может поднять в скованных подах волну.
Так и стоят корабли, как мрамором, схвачены льдами,
Окоченелой воды взрезать не может весло...

...Ах, как все начиналось! Он 50 лет жил счастливо. Летал по жизни как мотылек... Гражданских войн не застал, юность провел среди "золотой" римской молодежи. На общественные дела забил довольно быстро - развлекался досугом. Трижды был женат - и третью жену любил до безумия. С 18 лет писал стихи - и был на редкость популярен.
Писал он легко и про любовь. Первая книжка называлась "Героиды" - это были письма разных мифологических героинь к мифологическим же героям. Любовные, разумеется. Потом была поэмка "Притирания для лица" - разумеется, для милых дам и именно о притираниях:

Женщины! Вот вам урок: учитесь, как можно заботой
Сделать прекрасней лицо и сохранить красоту.
Только уход, изведя ежевичник колючий, заставил
Почву бесплодных полей злаки Цереры дарить,
Только уход избавляет плоды от горького сока,
Яблоне усыновить чуждый велит урожай,
То, что ухожено - нам по душе...

Так вот. Взялся учить женщин косметологии. (На самом деле там и правда интересные рецепты средств от веснушек, от прыщей, о морщин...) Потом наваял две грандиозные эпопеи - "Метаморфозы" и "Фасты". Опять таки - легко, забавно, обо всем понемножку… с ним и конкурировать некому было - Гораций с Вергилием со сцены сошли, а из современников никто не мог сравняться. Ах, да и самое главное - "Наука любви". "Науке любви" ровно 2000 лет:) . Аккурат в первом веке писал.
"Наука любви" - вещь. Эта штука, реально способная спасти от любого переезда по поводу несчастной любви - до того она забавна, мила - и правдива... Ой… вот открыла на первой попавшейся станице - и просто свалилась под стул. Оцените:

О безопасной любви я пишу, о дозволенном блуде,
Нет за мною вины и преступления нет...

Эх, знал бы он, что сейчас подразумевают под безопасной любовью... Он имел ввиду совсем не это, он имел ввиду - как сделать так, чтобы все было и потом ничего за это не было:) Подробно описывает, где именно в Риме можно отловить достойную деву - как для поразвлечься так и для хм… "длительных отношений"... И о том, что даму лучше напоить, чтоб… побыстрее… Во как:

Званый обед - тоже славная вещь для любовных походов
И не единым вином он привлекает мужчин.
Брызги вина увлажняют пернатые крылья Амура -
И остается летун, отяжелев, на пиру,
В винном пылу дозревает душа до любовного пыла,
Тяжкое бремя забот тает в обильном вине

и далее - ехидственно:

Помни, однако, что здесь, в обманчивом свете лампады,
Ночью, с хмельной головой, трудно ценить красоту.

Или вот, чисто, блин, мужской подход к проблеме:

Как ни упрямься дарить - а она своего не упустит:
Женщина средство найдет страстных мужчин обобрать...
Любят просить на срок, а в срок возвращать не умеют -
Ни тебе денег назад, ни тебе ласки в обмен...

Вот козел, правда ведь?:)))
Короче, читайте. Это вещь - действительно рулез из рулезов, хоть и совершенно аморальна:)) Через год он к ней еще эпилог приписал - "Лекарство от любви".
Лекарства от любви, проверенные веками до него и проверенные веками после:

Прежде всего - позабудь празднолюбивую лень!
Праздность рождает любовь.

То бишь - иди на общественную службу или в войну и паши как проклятый - станет проще. А вот совет просто… хм… гнусный! Да, да, гнусный:

Стыдно сказать, но скажу: выбирай такие объятья,
Чтобы сильнее всего женский коверкали вид.
Это нетрудная вещь - редко женщины истину видят,
А в самомненьи своем думают - все им к лицу.

Ладно, я разгусарилась... Но и правда прелесть - начала за упокой, а продолжаю за здравие и за какое… Ничего, упокой нас не минует. Золотая молодежь поэмы приняла с восторгом. Начальство и старики возмутились - потому что и правда, слишком уж… хм. Прикол приколом, но Август же собрался республиканские нравы возрождать, законы об охране браков принимал. А тут такое! Впрочем, нельзя сказать, что все обрушилось именно из-за поэмок. Нет. Обрушилось все просто на ровном месте. Через 8 лет после "Науки любви". Ни с того ни с сего. Август вызвал его "на ковер". Наорал. И лично - без суда, без следствия, без объяснений - издал эдикт о ссылке. На север, как и положено. На самый-самый север империи, в Томы. Немедленно.
Дальше… Не буду я пересказывать любимого моего Михаила Гаспарова, я его прямо процитирую:
"Гипотез о том, в чем состоял проступок Овидия за пять с лишним веком филологической науки накопилось столько… что далеко не полный перечень насчитывает 111 аргументированных мнений. При этом в разные эпохи любопытнейшим образом преобладали разные варианты гипотез. Первый период - средние века и Возрождение: комментаторы Овидия еще не располагают никаким материалом, кроме овидиевских текстов и собственной фантазии, а фантазия эта небогата. Всему виной - языческое распутство: если Овидий что-то совершил, то это было прелюбодеяние с женой или
дочерью императора, если Овидий что-то увидел , то это был император, предающийся содомии или кровосмешению с родной дочерью, а может быть императрица, выходящая из купальни. Второй период - к 18 веку историки разбираются в лицах и дата, открывается одновременность ссылки Овидия и Юлии [дочери Августа, известной своим хм… поведением, но сосланной-то явно из политических соображений, там была запутанная ситуевина в императорской семье- Ю.М.] Всему виной - любовная история: если Овидий виновен делом, то он был любовником Юлии младшей, если виновен взглядом - то был свидетелем.. Третий период - трезвый 19 век смещает интерес с романтического аспекта событий на политический: Овидий пострадал за то, что участвовал в заговоре (или хотя бы знал о нем)... Четвертый период - в конце 19 века пробуждается внимание к темной,
иррациональной стороне античного мира: неизреченная вина Овидия оказывается не политической, а религиозной, он то ли нарушил устав каких-то не разглашаемых таинств, то ли участвовал в магических гаданиях о судьбе императора. Наконец, наступает пятый период - и 20 век, переживший фашизм и немало военных диктатур говорит - никакого проступка вообще не было названо, Овидию сказали "ты виноват - тебя наказывают, а в чем виноват - ты сам должен понимать", и все покаяния Овидия так невразумительны именно потому, что он и сам не знает, в чем виноват".
...Когда он понял - попытался покончить с собой. Удержали. Бросил в огонь "Метаморфозы". Был совершенно вне себя от отчаяния. Дома осталавалась любимая жена, дочь. Плыть в декабре по Средиземному морю для изнеженного поэта, который кроме Рима ничего не знал - было невыносимо. Он был уверен, что больше не напишет ни строчки - вне Рима, без Рима писать было не о чем и не к кому. Но корабль попал в бурю. И там, на грани смерти от качки, от ужаса, от отчаяния - стихи опять полились - потоком:

Боги! Какие кругом загибаются пенные горы!
Можно подумать: сейчас звезды заденут они.
Сколько меж пенистых волн разверзается водных ущелий!
Можно подумать: вот-вот черный заденут Аид!
Взоры куда ни направь, повсюду лишь море и небо.
Море громадами волн, небо ненастьем грозит.
А между ними шумят в беспрерывном крученьи ветры,
Море не знает само, кто же владыка над ним...

Когда он наконец добрался до Том - было написано уже 12 элегий - и они тут же были отосланы туда, в Рим, где оставалась жена, где оставались друзья. В Томах оказалось совсем худо. По латыни никто не говорил. Население - сарматы, да геты, да совершенно неотличимые от них греки - никакой культуры. Связь с внешнем миром - только летом.
Добираться до Рима - несколько месяцев, ответа на письмо можно ждать через год.
Вот ведь 19 веков прошло, а мне, дуре, за него до сих пор страшно - как он там жил - после Рима-то.
Каждый год он писал по книге. Сейчас они названы "Скорбные элегии". Жаловался прямым текстом. Изливался совершенными стихами о том, как невыносимо: холод,
постоянная война, вражеские стрелы, чужие люди с чуждым языком и в варварских одеждах, холод - и полное отсутствие книг... Унижался и открыто просил о помощи - любого, кто мог бы помочь, бесконечно каялся. Благодарил друзей, оставшихся верными - и клял предателей. Взывал к Августу. Надеялся - до последнего ведь надеялся, что простят, что вернут. Августу было наплевать.
... Благословенная и прямая античность, спокойно принимающая жестокость мира - он среди всех этих бесконечных жалоб сам же на себя наваял автопародию (поэма "Ибис" - темнейшая, непонятнейшая, но явно пародийная).
Конец истории стерт и смазан. Август умер. Война, казавшаяся вечной, закончилась. Собирать скорбные элегии в сборники Овидию надоело. Неожиданно оказалось, что он успел за пять лет обзавестись в Томах друзьями, выучить гетский и даже научится писать на нем стихи. Начал поэму о рыбной ловле. Прожил еще пять лет - смирившись. Умер. Разумеется, просил, чтобы хотя бы похоронили на юге, и , разумеется, так в Томах его прах и остался.
...Сентябрь. Парк пахнет по-осеннему: одновременно и горько и сладко. Под ногами хлюпает грязь - дорожки развезло. Сыро и тепло, и от сухой желтой травы поднимается белый пар. Вечер. Никакого отношения ни к солнечному Риму, ни к Томам (все там по другому сейчас, там сейчас румынские курорты на этом побережье). Вообще, все что я пишу вряд ли имеет хоть какое-то отношение к тому человеку, стихи которого я в оригинале с трудом разбираю со словарем, имя которого давно стало символом "поэтической грусти" и "ностальгии". Но почему, когда мне тоскливо, меня все тянет и
тянет повторять про себя:

Эти простертые под эриманфской медведицей земли
Не отпускают меня, стужею выжженный край...

13 Октября 2001 (13:30:54)

Вот такие лекции... А еще были Раисины рассказы о декабристах, и был рассказ Фламенки об испанской поэзии, и еще много чего хорошего было. Может, еще будет?

Кариссима